Неточные совпадения
— Но если б он… изменился, ожил, послушался меня и… разве я не любила бы его тогда? Разве и тогда была бы
ложь, ошибка? — говорила она, чтоб осмотреть дело со всех сторон, чтоб не
осталось ни малейшего пятна, никакой загадки.
Все слышали, что Вера Васильевна больна, и пришли наведаться. Татьяна Марковна объявила, что Вера накануне прозябла и на два дня
осталась в комнате, а сама внутренне страдала от этой
лжи, не зная, какая правда кроется под этой подложной болезнью, и даже не смела пригласить доктора, который тотчас узнал бы, что болезни нет, а есть моральное расстройство, которому должна быть причина.
— Не знаю; не берусь решать, верны ли эти два стиха иль нет. Должно быть, истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то есть в одном случае святая истина, а в другом —
ложь. Я только знаю наверно одно: что еще надолго эта мысль
останется одним из самых главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня утром ужасно много дела взвалили… да и опоздал же я с вами!
Россия, как Божья мысль,
осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро, но народ совершил предательство, соблазнился
ложью.
Мысль необходимо изрекать, человек должен совершать этот акт, но в известном смысле
остается верным, что «мысль изреченная есть
ложь».
— Понимаю-с. Невинная
ложь для веселого смеха, хотя бы и грубая, не обижает сердца человеческого. Иной и лжет-то, если хотите, из одной только дружбы, чтобы доставить тем удовольствие собеседнику; но если просвечивает неуважение, если именно, может быть, подобным неуважением хотят показать, что тяготятся связью, то человеку благородному
остается лишь отвернуться и порвать связь, указав обидчику его настоящее место.
При виде смирения Раисы Павловны в Луше поднялась вся старая накипевшая злость, и она совсем позабыла о том, что думала еще вечером о той же Раисе Павловне. Духа примирения не
осталось и следа, а его сменило желание наплевать в размалеванное лицо этой старухе, которая пришла сюда с новой
ложью в голове и на языке. Луша не верила ни одному слову Раисы Павловны, потому что мозг этой старой интриганки был насквозь пропитан той
ложью, которая начинает верить сама себе. Что ей нужно? зачем она пришла сюда?
Не утверждать того, что ты
остаешься землевладельцем, фабрикантом, купцом, художником, писателем потому, что это полезно для людей, что ты служишь губернатором, прокурором, царем не потому, что тебе это приятно, привычно, а для блага людей; что ты продолжаешь быть солдатом не потому, что боишься наказания, а потому, что считаешь войско необходимым для обеспечения жизни людей; не лгать так перед собой и людьми ты всегда можешь, и не только можешь, но и должен, потому что в этом одном, в освобождении себя от
лжи и исповедании истины состоит единственное благо твоей жизни.
Молотом ударила кровь в голову Литвинова, а потом медленно и тяжело опустилась на сердце и так камнем в нем и застыла. Он перечел письмо Ирины и, как в тот раз в Москве, в изнеможении упал на диван и
остался неподвижным. Темная бездна внезапно обступила его со всех сторон, и он глядел в эту темноту бессмысленно и отчаянно. Итак, опять, опять обман, или нет, хуже обмана —
ложь и пошлость…
Ни
лжи, ни лести здесь нет, да их и не нужно: пусть где Бенни был ребячлив и смешон, пусть он там таким и
останется, дело не в его ребячливости или его серьезности, даже и не в его уме, а в его честности и отчасти в занимательности и поучительности его странной судьбы.
— Мне сестра говорила, — возразил Павел, не могши снести этой
лжи, — что у вас имение
осталось только в здешней губернии.
Федя. Нет. Я уверен и знаю, что они
оставались чисты. Он, религиозный человек, считал грехом брак без благословенья. Ну, стали требовать развод, чтоб я согласился. Надо было взять на себя вину. Надо было всю эту
ложь… И я не мог. Поверите ли, мне легче было покончить с собой, чем лгать. И я уже хотел покончить. А тут добрый человек говорит: зачем? И все устроили. Прощальное письмо я послал, а на другой день нашли на берегу одежду и мой бумажник, письма. Плавать я не умею.
В этом двустишии Пушкина выражается общий смысл условной морали. Софья никогда не прозревала от нее и не прозрела бы без Чацкого никогда, за неимением случая. После катастрофы, с минуты появления Чацкого
оставаться слепой уже невозможно. Его суда ни обойти забвением, ни подкупить
ложью, ни успокоить — нельзя. Она не может не уважать его, и он будет вечным ее «укоряющим свидетелем», судьей ее прошлого. Он открыл ей глаза.
Теперь, в наше время, конечно, сделали бы Чацкому упрек, зачем он поставил свое «оскорбленное чувство» выше общественных вопросов, общего блага и т. д. и не
остался в Москве продолжать свою роль бойца с
ложью и предрассудками, роль — выше и важнее роли отвергнутого жениха?
Когда они вышли, Ивану Ильичу показалось, что ему легче:
лжи не было, — она ушла с ними, но боль
осталась. Всё та жеболь, всё тот же страх делали то, что ничто не тяжеле, ничто не легче. Всё хуже.
Ардальон Семеныч, не дав ей распространиться в подробностях, отвечал с достоинством, что он сам еще вчера понял невозможность
оставаться в секрете его намерению; что, конечно, нельзя и не должно было матери отвечать
ложью на вопрос дочери.
Раздумалась над этим письмом Дуня. «Все
ложь, все обман, правды нет нисколько! — подумала она. — Какое-то недоразумение нашла… Какое тут недоразумение, когда сама ввела меня в ловушку. И про мои достатки, что
остались после тятеньки, поминает. Их хотелось Луповицким… Прочь, лукавые! Ни думать не хочу о вас, ни вспоминать про вашу обманную веру».
— Когда из десяти Господних заповедей пять только
останется, — сказал Дмитрий Петрович. — Когда люди до того дорастут, что не будет ни кражи, ни прелюбодейства, ни убийств, ни обид, ни
лжи, ни клеветы, ни зависти… Одним словом, когда настанет Христово царство. А до тех пор?.. Прощай, однако, спать пора…
— Ты ее не боишься? Хорошо. Пусть все твои труды ничего не стоят, пусть на земле ты
останешься безнаказанным, бессовестная и злая тварь, пусть в море
лжи, которая есть ваша жизнь, бесследно растворится и исчезнет и твоя
ложь, пусть на всей земле нет ноги, которая раздавила бы тебя, волосатый червь. Пусть! Здесь бессилен и я. Но наступит день, и ты уйдешь с этой земли. И когда ты придешь ко Мне и вступишь под сень Моей державы…
Оставалось непонятным, почему происходит приближение к царству Божию, почему выигрывает царство Божье от организованной
лжи, от организованного шпионажа, от казней, от разбойничьих войн, захвата чужих земель и насилия над народами, от возрастания национального эгоизма и национальной ненависти, от чудовищного социального неравенства и от власти денег.
Мысль неизбежно должна изрекаться, но в каком-то смысле
остается верным, что «мысль изреченная есть
ложь».
Понятная неполнота телеграфных известий, зачастую тенденциозная их окраска иностранными агентствами делают то, что разобраться в них более чем затруднительно и вопрос, где правда в них, где
ложь —
остаётся открытым.
Король-птица не мог удержаться. Он решил крикнуть, что
ложь, что такого приказа он не издавал, что он никогда не решился бы отнимать что-либо у своих бедных подданных. Но вместо королевского голоса раздалось лишь карканье птицы, которое
осталось непонятным королевским слугам…
— И это я ей говорил. Я ей объяснял, что букашка и что букан! И это она уверяла меня, как она не понимала, что с нею делают, и затрепетала! И это я писал Маку о здешних женщинах, как они наивны!.. Что мог я понять в этом омуте, в этой поголовной
лжи?.. Что я могу понять даже теперь? Впрочем, теперь я понимаю то, что я не хочу здесь
оставаться ни дня, ни часа, ни минуты!
— Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено
лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не
остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим.
Она как будто бы не предусматривает того, что воля народа может направиться ко злу, что большинство может стоять за неправду и
ложь, а истина и правда могут
остаться достоянием небольшого меньшинства.
И самой интеллигенции нужно проповедовать, что основным разделением мира и человечества
остается не временное разделение на царство «социалистическое» и царство «буржуазное», а вечное разделение на царство правды и
лжи, добра и зла, царство божеское и диавольское, Христово и антихристово.
Остается вечным деление и противоположение мира добра и зла, красоты и уродства, истины и
лжи, Бога и диавола.
Нам не дышится легче после революционной грозы, воздух не стал чистым и прозрачным,
осталась муть, по-прежнему господствуют двусмысленные и двоящиеся образы, хотя и в новых облачениях,
ложь по-прежнему царит в нашей общественной жизни, предательство и провокация не перевелись, хотя Сухомлинов и Штюрмер сидят в крепости.
Даже мошенники у них не настоящие, а только играют роль мошенников, сами же
остаются честными людьми; а роль честных — исполняют преимущественно мошенники и исполняют скверно, и публика видит это, но, во имя все той же фатальной
лжи, несет им венки и букеты.